Л.Г.Антипенко "Метаправо и социалистическое правосознание"

IV

На сегодняшний день известны  две диаметрально противоположные   метаправовые позиции, которые, вообще говоря, неприемлемы с точки зрения того, что  предлагается в нашей статье. Первая из них нашла своё наиболее полное выражение в трудах И.А. Ильина (см. его кн. [15]). Будем называть её, в отличие от всего прочего, духовно-идеалистической. Вторая вырабатывалась в марксизме и называется материалистической, потому как она обусловлена материалистическим взглядом на историю. Дадим краткий обзор обеих с тем, чтобы показать, почему они одинаково неприемлемы.

И.А. Ильин делает упор на идеальные начала в жизни общества, не считаясь с той грубой реальностью, которая неизбежно имеет место в социальной жизни. («Мой папа – идеалист»,  говорит в одном  из рассказов, принадлежащих русской классической литературе, дочка о своём отце. Таким  отцом  нации мог бы стать И.А. Ильин, если бы развитие общества определялось только идеальными началами). В основе всей правовой и государственной жизни, пишет Ильин, лежит способность человека к внутреннему самоуправлению, к духовной, волевой самодисциплине [15;180]. Поэтому стихия государства есть стихия человеческого духа (там же, с.212). Более того, природа человеческого духа определяет глубочайшую природу права и государства (там же, с.227). Однако, хотя право определяется внутренними состояниями духа, оно является внешним порядком жизни (с.229). И государство понимается как строй внешней жизни, а не внутренней (с.106).

 Приведём далее более обширную цитату из книги Ильина, чтобы сопоставить его позицию с более реалистической точкой зрения.

 Люди всё ещё не усвоили основную аксиому всякой политики, согласно которой право и государство создаются для внутреннего мира и осуществляются именно через правосознание. И в науке, и в жизни всё ещё господствует формальное понимание государства, извращающее его природу и разлагающее в душах все основные начала гражданственности. Следуя этому пониманию, люди строят государственную жизнь так, как если бы она сводилась к известным, механически осуществляемым, внешним поступкам, оторванным от внутреннего мира и от духовных корней человека; наличность или отсутствие этих внешних поступков должны быть, по их мнению, обеспечены какими угодно средствами и какою угодно ценой, – насилием или страхом, корыстью или наказанием; и к этому, будто бы, сводится всё: только бы люди повиновались, только бы вносили налоги, только не совершали бы преступлений и не творили беспорядков, – а остальное неважно [15;105]

Дело выглядит, если на него смотреть с позиции духовно-нравственной, так, что беды социальные обусловлены тем, что люди по каким-то причинам имеют искажённую форму правосознания. Поэтому требуется одно: чтобы они поняли свои заблуждения и встали в правовой сфере на путь истины. Однако остаётся нерешённым вопрос, как их к этому подвести. Частичный  ответ на него мы находим у древнекитайского мыслителя Конфуция. Но Конфуций больше полагается на реальные, а не на идеальные основы правосознания. Суть его высказываний состоит прежде всего в том, что вещи надо называть правильными именами, потому что если имена не соответствуют истинному смыслу, в делах не будет успеха. Это должен знать мудрый правитель. «Мудрый правитель первым делом должен называть вещи правильными именами. Ведь если вещи будут именоваться неправильно, слова потеряют силу, и ни одно дело нельзя будет довести до конца. А если мы не сможем исполнять свой долг, ритуалы и музыка придут в расстройство. Если же погибнут ритуалы и музыка, преступления не повлекут за собой наказаний. А если уж окажется невозможным применять законы, простолюдины будут ввергнуты в смятение» [16; 252].  Ввергнутые в смятение простолюдины перестанут платить налоги, и государство распадётся. Вместе с этим заключением очевиден и другой, более радикальный конфуцианский вывод: правитель (или правители) должны быть согласны в том, чтобы зло называлось злом, добро – добром, а не наоборот, в противном случае не исключено, что правитель будет своим же народом свергнут.

Картина, нарисованная Конфуцием, далека от идеала гражданского общества, описанного Ильиным. Ведь большинство людей, проживающих в том или ином обществе и подчиняющихся, вольно или невольно, наличным юридическим законам, вообще не задумывается о том, какими должны были бы быть  законы этого рода, чтобы они соответствовали «внутренним состояниям духа».

Ещё хуже обстоит дело с материалистической позицией. В ней правосознание со всеми соответствующими учреждениями относится к так называемой надстройке над экономическим базисом. Связь между тем и другим является, однако, опосредованной. Марксистская формула «бытие определяет сознание» в более конкретном выражении означает: «экономическое бытие определяет экономическое сознание». Все другие формы сознания – правосознание, религиозное сознание и пр.– ставятся в зависимость от экономического сознания. Национально-этническим или геополитическим аспектам общественного бытия марксисты существенного значения не придают. Для них вопросы об этих аспектах представляются историческими предрассудками, нежелательными помехами на пути движения к интернационально-космополитическому общеземному социуму [«Национальные особенности и противоположности народов,– читаем мы в «Манифесте коммунистической партии», – всё более и более исчезают уже с развитие буржуазии, со свободой торговли, всемирным рынком, с единообразием промышленного производства и соответствующих ему условий жизни. Господство пролетариата ещё более ускорит их исчезновение. Соединение усилий, по крайней мере цивилизованных стран, есть одно из первых условий освобождения пролетариата» [17;124].]. Возникновение государства вместе со всей присущей ему юриспруденцией объясняется необходимостью охраны частной собственности в связи с возникновением на раннем этапе исторического развития такой собственности. Правда, тут, согласно канонам марксизма, под частной собственностью не следует понимать нечто вроде золота и драгоценных камней, хранящихся в сундуках «скупого рыцаря». Речь идёт о частной собственности на средства производства. Но как бы то там ни было, марксистская концепция поражает своим примитивизмом и логической противоречивостью.

Люди, согласно учению Маркса, не могут сознательно творить свою историю. Её творят экономические законы развития. Но кто-то всё-таки открывает эти самые законы.  Должно быть ясно, кто – демиург.  Роль демиурга присвоил себе  Маркс. Подобно тому, как в Ветхом завете история начинается с того, что бог Яхве творит мир из ничего, так Маркс начинает подлинную, с его точки зрения, историю со своих коммунистических открытий. А потому весь существующий до него исторический период развития человечества он и называл предисторией.

Спору нет, экономические потребности людей действительно играют важную роль в формировании их общественно-государственной организации. Но людское государство принципиально отличается от того сообщества, той организации, которую мы обнаруживаем в муравейнике, хотя экономические предпосылки  «государственной» муравьиной организации (пищевое снабжение, защита от холода и т.п.) не менее важны для этих насекомых, чем экономические предпосылки для налаживания государственно-организованной жизни людей.

 Маркс был прав в своём утверждении, что история выносит капитализму смертельный приговор. Но предлагаемая им коммунистическая альтернатива не могла стать жизнеспособной, потому что она основывалась на тех же материально-материалистических ценностях, что и капитализм. А капитализм идёт к своей гибели потому, что  живущие при нём люди, неизбежно деградируют в духовно-нравственном отношении. И с этим ничего нельзя поделать в рамках этого общественного строя. В статье «Закон и мораль: их главные различия. Дегенерация закона и морали» китайский учёный Чинг Лай Шенг (Тайвань) пишет: «<…> так как общество развивается по капиталистическому пути развития, существует тенденция вырождения морали или понижения уровня нравственности общества из-за изменения системы ценностей. В капиталистическом обществе материальные ценности доминируют над всеми остальными, включая и духовные нравственные ценности. В худших случаях моралью настолько пренебрегают, что многие люди даже теряют чувство нравственности. Считается более позорным не иметь или иметь мало денег, чем быть безнравственным. Поэтому эффект морали по отношению к обществу, важность морали в обществе сильно ослаблены» [18; 17]. 

Чинг Лай Шенг не использует в своей аргументации категорию метаправа, но приходит к тому же выводу, что приводится в данной статье: «<…> закон и мораль действуют параллельно. Они взаимно дополняют друг друга. И закон, и мораль необходимы для существования нормального и здорового общества» [18;11].

Назад 1 2 3 <4> 5 Вперед