Поиск по сайту
Подписка на рассылку

Пляски чертей из преисподней. Онтология добра и зла

Пляски чертей из преисподней. Онтология добра и зла

 

Сейчас много судят да рядят о парижском теракте, произошедшем в столице Франции в ночь с 13 на 14 ноября 2014 года. Высказывается догадка о том, что джихадисты ИГИЛ и, скажем, сотрудники журнала Charlie Hebdo занимаются одним и тем же делом, выпущены из одного и того же рукава. Может ли быть такое? Тут нам впору посоветоваться с Николаем Васильевичем Гоголем. Кое-что из того, что случится в будущем, он смог предугадать в своих произведениях

В русском народе, да и не только в русском, но и у  других народов, существует поверье, будто где-то в глубинах земли существует преисподняя, тот самый ад, где водятся черти, которые время от времени появляются на земной поверхности и мутят воду, устраивая свои мерзкие пляски.  Гоголь всё это очень красочно описал в цикле своих повестей и рассказов «Вечера на хуторе близ Диканьки». Обратим внимание по этому поводу на повесть «Пропавшая грамота», снабжённую подзаголовком «Быль». По прочтении её  создаётся впечатление, что гоголевская Быль из прошлого возвращается к нам в наши дни.

Напомним кратко её сюжет.  Казак должен был выполнить поручение гетмана и доставить от него грамоту самой царице в Санкт-Петербург. Да только в пути приключилась с ним беда. После выпивки-опохмелки исчезла его шапка с запрятанной в неё грамотой. И понял дед, рассказывает о нём дьячок местной церкви, что встретился дед с нечистой силой. Пришлось ему обратиться за советом к бывалым людям, к чумакам. Чумаки долго думали, подперши батогами подбородки свои, крутили головами и сказали, что не слышали такого дива на крещёном свете, чтобы гетманскую грамоту утащил чёрт. «Другие же прибавили, что когда чёрт да москаль украдут что-нибудь, то поминай как звали. Один только шинкарь сидел молча в углу. Дед и подступил к нему. Уж когда молчит человек, то, верно, зашиб много умом. Только шинкарь не такт-то был щедр на слова, и если бы дед не полез в карман за пятью злотыми, то простоял бы перед ним даром».

Тот шинкарь и научил деда, куда ему податься и как найти грамоту. И пошёл туда  дед и лицезрел тех, к коим попадает краденое. Буквально: «На деда, несмотря на весь страх, смех напал, когда увидел, как черти с собачьими мордами, на немецких ножках, вертя хвостами, упивались около ведьм, будто парни около красных девушек, а музыканты тузили себя в щёки кулаками, словно в бубны, и свистели носами как валторны. Только завидели деда − турнули к нему ордою. Свиные, собачьи, козлиные, дрофиные, лошадиные рыла − все повытягивались, и вот так и лезут целоваться. Плюнул дед, такая мерзость напала!». (Для сравнения посмотрите на рисунки Charlie Hebdo),

Повесть имеет счастливый конец: доставил-таки дед, в конце концов, царице грамоту. А нас автор знакомит с её содержанием, суть которого совпадает и раскрывается как раз в самой повести. Вам тут  о чём-то говорит образ шинкаря-перекупщика? Он как раз один из тех, кто занимается перекупкой не только вещей, но и людских душ. А попадают они из его рук в преисподнюю, которую И. А. Ефремов в своём романе «Час быка» назвал inferno и предложил научную экспликацию этого понятия. Отметим сразу же, что Ефремов относится к числу тех мыслителей, которые, осмысливая различие между нравственными категориями добра и зла, вышли за пределы социальной психологии (К. Г. Юнг, Г. Лёбон и др.) в область онтологических исследований. Поэтому уместно будет здесь напомнить о том, как раскрывается в  «Часе быка» суть inferno и кто и как туда попадает.  

Ефремов формулирует принцип, который он называет Великим законом усреднения (законом Финнегана), из которого проистекает закономерность, именуемая Стрелой Аримана1. Закон этот гласит, что на шкале жизни «повышенные структуры» отбрасываются эволюционным процессом. Процесс усреднения в эволюционирующей системе ведёт к росту в ней энтропии, приближающему систему к её гибели. Но Стрела Аримана по-разному проявляет себя в сфере живой природы, рассматриваемой вне человеческого рода, и в рамках человеческого рода. В природе всякое совершенство достигается на пути естественного отбора миллионами бросков «игральных костей». Вместе с тем, если действие стрелы Аримана перевешивает тенденцию совершенствования особей животного мира, то это необязательно приводит к их гибели, к их устранению из животного  мира.   В природе, пишет Ефремов, стрела Аримана  преодолевается отбором в огромной деятельности времени, потому что природа противостоит этой тенденции, «создавая в организмах многократно повторяющиеся охранительные приспособления и запасы прочности».

В обществе дело обстоит иначе. Воздействие стрелы Аримана на общественные организмы приводит к тому, что они опускаются не на уровень животных, а ниже его, оказываются за чертой, отметающих их в область, лежащую в стороне от животного мира. Вот эту область Иван Ефремов называет инферно. Будучи направленной на человеческое общество, Стрела Аримана бьёт, по словам Ефремова по высшим проявлениям человека, «по всему стремящемуся к восхождению, по всем тем, кто двигает прогресс <...>, подлинный прогресс, т.е. подъём из инферно».

Как видно, инферно, инфернальная область действительности, не существует в девственной природе. Она находит место только в социальной действительности. А  создают её те, кому оказалась подвластной методика манипуляции человеческим сознанием в соответствии с законом Финнегана. Дверь от высшего к низшему, как сказал в своё время, П. А. Флоренский, открывается только в одну сторону. Падение человека с высшего уровня развития на нижний, ниже уровня животных, становится бедствием для человеческого рода не просто в силу самого этого падения, а в силу того, что после падения человеческая особь не может отделаться от  ощущения урона того высшего, которым она обладала. Стремление компенсировать его и превращает её в представителя инферно. В этом аду сходятся, по Ефремову, две крайности: олигархический капитализм и муравьиный лжесоциализм,  как  всё это представлено им на примере планеты Торманс.  

Попытаемся теперь подойти к вопросу inferno с более строгой  логической аргументацией. Ефремов неоднократно указывал, что в своих научных изысканиях он использует диалектический метод. В то же время отмечал, что, говоря о диалектике, он вовсе не имеет в виду тот её опошленный марксистский вариант, который в те годы излагался в учебниках по диамату. В письме Олсону от 5-го октября 1966 года Ефремов писал, что достигнуть диалектического метода познания «посредством цитат из Маркса и Энгельса - задача безнадёжная, поскольку сама «проблема» сегодня по сути много сложнее, чем век назад» (Иван Антонович Ефремов. Переписка с учёными. Неизданные работы. М.: «Наука», 1994. С. 186). Но это вовсе не означает, по его мнению, что следует игнорировать диалектику как таковую. Напротив: «Попытка рассматривать каждый факт или событие как сумму двух противоположностей в настоящее время, конечно, имеет более высокий уровень, чем у формальной линейной логики, и безгранично сложнее, и поэтому возможна только при наличии выдающихся способностей» (там же, с. 185).

Одним из важнейших приёмов, который использует Ефремов в своей диалектической аргументации, является диалектическое отрицание, или привация. Что есть привация? Мартин Хайдеггер даёт следующее определение: «Если мы нечто отрицаем так, что не просто исключаем, а, скорее, фиксируем в смысле недостачи, то такое отрицание называют привацией (Privation)» (Мартин Хайдеггер. Цолликоновские семинары. Вильнюс, 2012. С. 86). Характеристика привации, говорит Хайдеггер, часто не осознаётся даже в науке. К примеру, нельзя согласиться с физиками, когда они говорят о материальной природе как о мёртвой природе. Ведь быть мёртвым может лишь то, «что может умереть, а умереть может лишь то, что живёт. Материальная природа − это не мёртвая природа, а безжизненная природа» (там же, с. 86). Преисподняя как результат привации означает недостачу человеческого в человеке, утрату того, что в нём было, − с последующей (инфернальной) компенсацией утраченного.

Чтобы понять природу этой компенсации и подготовить разумный ответ на данный вопрос, нам потребуется представить операцию привации в контексте логической дисциплины мысли, сочетающей в себе классическую и не-классическую, в данном случае, диалектическую, логику. В классической логике важнейшую роль играет закон Дунса Скота, утверждающий, что из ложного высказывания следует как ложь, так и истина. В целом он удовлетворяет требованию, согласно которому условное высказывание (импликация) «если, то», считается ложным лишь в том случае, когда консеквент ложен, а антецедент истинен. В этих обстоятельствах  логический вывод, представленный в двух формах (modus ponens и modus tollens), служит гарантией того, что логика рассуждений не приведёт к логическому противоречию, т.е. к логическому абсурду. А диалектическая логика начинается с того момента, когда в некоторой предметной области классическая логика наталкивается на логическое противоречие, не являющееся логическим абсурдом (допустим, по типу ). (Такие противоречия называются противоречиями-антиномиями, или, просто, антиномиями). Когда антиномия занимает место в логическом законе Дунса Скота, тогда приходится делать выбор в отношении того, что следует поставить на место ложного консеквента в импликации, чтобы сделать логически правильный выбор.

Выбор связан с разрешением антиномии, но это не меняет его сути в том смысле, что выбор как таковой переносит субъекта во временную стихию, ставит его перед гранью, отделяющей настоящее с прошлым от будущего. Человек проживает в каждый миг своего бытия в двух ипостасях, одна из которых располагается в настоящем, другая в будущем. Это значит, что его поступки, его деятельность мотивируются не только со стороны прошлого посредством каузальной (причинно-следственной) детерминации, но и со стороны будущего − сообразно с целью, телеологически. Выбор истины, помимо всего прочего, связан также с установкой на добро или  зло.

В религиозной форме сознания − я имею в виду авраамические религии (иудеохристианство, иудаизм, ислам) − грань между прошлым и будущим подменяется гранью между миром посюсторонним и миром потусторонним. Там у них, в потустороннем мире, ад и рай, наказание за грехи и награда безгрешных: всё  зависит от того, что покажут весы правосудия. И этим можно было бы утешить себя, если бы суд Божий, суд Небесный не подменялся судом земным, проводимым теми, кто возлагает  на себя полномочия вести делопроизводство от имени потустороннего мира. Отсюда судебные расправы, которые получили в истории название «Молот ведьм», отсюда католическая инквизиция, сжигание людей на кострах. Отсюда чудовищные, по своей бесчеловечности, проявления  так называемого исламского фундаментализма, примером чего служит ИГИЛ. Именно в таком духе создаётся преисподняя, зловещие пляски на поверхности которой нам приходится наблюдать. «Танцуют все»: нацисты на Украине, джихадисты на Ближнем востоке и прилегающей к нему ойкумене, сотрудники Charlie Hebdo. При этом многие из них  не понимают, что дирижёр на  всех – один: тот, кто научился создавать эту самую преисподнюю,  опускать людей ниже животного уровня.

Надо сказать, что описанная здесь нами религиозная форма сознания накладывает свою печать на разновидности, казалось бы, чисто светской политической идеологии, более того, даже на идеологию, провозглашающую себя атеистической. Это отметил  В. И. Ленин в отношении марксизма. В статье «Экономическое содержание народничества и критика его в книге г. Струве», Ленин указывал, что нельзя не признать справедливость утверждения Зомбарта: «в самом марксизме от начала до конца нет ни грана этики», ибо «в отношении теоретическом «этическую точку зрения» он подчиняет «принципу причинности»; в отношении практическом − он сводит её к классовой борьбе» (В. И. Ленин. ПСС, т.1. С. 441). Марксизм, согласно Ленину, сводит мотивацию деятельности людей к односторонней причинно-следственной детерминации. Будущее для него существует, но существует постольку, поскольку есть движение к нему вместе с  движением к поставленной цели − построению коммунизма. Но не находим ли мы здесь  вывернутую наизнанку  религиозно-христианская (эсхатологическая) точку зрения на общественное развитие, когда на место Судного дня Апокалипсиса ставится «светлое будущее» коммунизма?  С этой точки зрения всё адское кончается там, где уходит в прошлое классовая борьба.    

Теперь о том, как преодолевается ложное представление об односторонней (каузальной) детерминации, охватывающей развитие общества. Если мы применим операцию привации по отношению к каузальной, или причинно-следственной, детерминации, то это не будет означать её отрицание при замене чем-то другим. Привация означает здесь недостачу в ней … детерминированности. В этой недостаче специалист в области физики и математики обнаруживает вероятностную детерминацию событий. Поэтому будущее даётся нам всякий раз в виде математического ожидания.  Конечно, каузальная детерминация влияет на вероятностное распределение ожидаемых событий, но она не может заменить вероятность стопроцентной достоверностью. Данный  вывод подрывает веру в то, будто судьба человека заранее предрешена потусторонним миром. Творца всего сущего нельзя отстранить от времени, если под временем понимать не механически нивелированное время, а Время историческое. Когда в Новозаветном евангелии от Иоанна мы читаем: В начале было Слово. И было Слово у Бога. И было Слово − Бог  (Инн. 1; 1−2), то должно понимать, что Слово произнесённое есть Глагол, звучащий во Времени, ибо только во Времени можно мыслить чередование Его нисхождения от Горнего к дольному и восхождения от дольнего к Горнему.

Если человек по ходу Времени согласует свою деятельность с созидательной, антиэнтропийной компонентой темпоральности, он приносит миру добро; в противном случае − умножает  зло. Частица добра, привнесённая им в окружающую среду, служит для него  высшей наградой. Для злодея же такой награды не существует, вместо неё − жизнь в постоянном страхе.

Мрак потустороннего мира был в значительной мере рассеян тем светом Прометеева огня, который запал в душу  Пётра Степановича Боранецкого (1900 − не ранее 1965), разработавшего прометеистическое, или титаническое, мировоззрение. Боранецкий был, однако,  более категоричным  в своих утверждениях, касающихся  взаимоотношения Бога и мира, нежели это представлено нами выше. «Не Бог сотворил мир, − писал он, − а мир создаёт Бога. Мировое Становление и есть становление Абсолюта, есть Восстание, Воскресение бытия» (П. Боранецкий. О новом общественном идеале // Третья Россия, 1935, № 6. С. 55). И ещё: «В существенном смысле Становление Бога и есть его Пришествие; в мире Становящийся Бог и в мир Грядущий Бог суть синонимы» (П. С. Боранецкий. О новом жизненном идеале // Третья Россия, 1932, № 2. С. 59). Судьбу человека он соотносил с его смертью; отсюда его призыв к изменению такой судьбы и к победе над смертью. Так он говорил: «Историческая временная необходимость есть необходимость судьбы. Смерть есть предельное выражение судьбы, интегральное осуществление времени. Следовательно, борьба и победа над исторической временной необходимостью есть борьба и победа над смертью» (П. Боранецкий. Смысл техники // Третья Россия, 1934, № 4−5. С. 22).

Боранецкий рассматривал границу между временем настоящим и временем будущим как границу между данным и заданным. Похоже, что именно он был первым, кто указал, что христианская религия трактует эту границу как границу между посюсторонним и потусторонним. Если судить об этой границе в терминах конечного и бесконечного, то религия, по его словам,  переносит бытие бесконечного  в мнимый и иллюзорный сверхъестественный мир. «Религия, тем самым, лишает его бытия, − даже относительного бытия в качестве мировой потенции, каковая в ней всё же безсознательно присутствует» (П. Боранецкий. О самом важном. Конечное назначение человека. Париж, 1956. С. 214). Прометеизм, по Боранецкому, утверждает реальность бесконечного как реальность в нашем реальном мире, «как потенциальную данность и актуальную заданность мира, и как то, что творчески актуализируется в Мировом Становлении − Истории» (там же, с. 218−219).

В свете прометеистического мировоззрения, которое мы в общем разделяем, образцом зла служит смерть. Но помимо констатации факта борьбы добра и зла (Ормузда и Ариана), здесь открывается и более глубокая истина. Заключается она в том, что зло, в силу самой своей природы, тоже поляризуется на две противоположные части, вступающие в смертельную схватку друг с другом. С одной стороны, с Запада − раковая опухоль ростовщичества, процентное и электронное рабство, все мыслимые и немыслимые виды половых извращений. А, с другой стороны, с Востока − религиозный фанатизм одной из трёх ветвей авраамической религии, проявляющийся в массовых убийствах людей на почве религиозных разногласий, проявляющийся в череде  террористических акций, в  уничтожении памятников мировой культуры и цивилизации. Называя всё это  инфернальными плясками, мы  хотели бы обратить внимание на их единое происхождение.  

           

                   Л.Г. 20.11.2015.

 



1 Ефремов использует здесь язык зороастрийской религии, согласно которой Ариман символизирует начало зла, а противостоящий ему Ормузд символизирует начало добра.